Неточные совпадения
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро.)А все ты, а всё за тобой. И
пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает
к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
В то время как она отходила
к большим часам, чтобы проверить свои, кто-то подъехал. Взглянув из
окна, она увидала его коляску. Но никто не
шел на лестницу, и внизу слышны были голоса. Это был посланный, вернувшийся в коляске. Она сошла
к нему.
Нынче после обеда я
шел мимо
окон Веры; она сидела на балконе одна;
к ногам моим упала записка...
—
Слава Богу! — сказал Максим Максимыч, подошедший
к окну в это время. — Экая чудная коляска! — прибавил он, — верно какой-нибудь чиновник едет на следствие в Тифлис. Видно, не знает наших горок! Нет, шутишь, любезный: они не свой брат, растрясут хоть англинскую!
Чичиков тоже устремился
к окну.
К крыльцу подходил лет сорока человек, живой, смуглой наружности. На нем был триповый картуз. По обеим сторонам его, сняв шапки,
шли двое нижнего сословия, —
шли, разговаривая и о чем-то с <ним> толкуя. Один, казалось, был простой мужик; другой, в синей сибирке, какой-то заезжий кулак и пройдоха.
Он отворотился и
пошел от нее
к окну. Она постояла, посмотрела на него беспокойно и вышла в тревоге.
Ах да: она говорит и кричит, что так как ее все теперь бросили, то она возьмет детей и
пойдет на улицу, шарманку носить, а дети будут петь и плясать, и она тоже, и деньги собирать, и каждый день под
окно к генералу ходить…
Он вскочил, подошел
к окну, — по улице
шла обычная процессия — большая партия арестантов, окруженная редкой цепью солдат пароходно-конвойной команды.
Этой части города он не знал,
шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на группу рабочих, двое были удобно, головами друг
к другу, положены
к стене, под
окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
—
Пошли к Елизавете Львовне, — сказал он, спрыгнув с подоконника и пытаясь открыть
окно.
Окно не открывалось. Он стукнул кулаком по раме и спросил...
«Вероятно, Уповаева хоронят», — сообразил он, свернул в переулок и
пошел куда-то вниз, где переулок замыкала горбатая зеленая крыша церкви с тремя главами над нею.
К ней опускались два ряда приземистых, пузатых домиков, накрытых толстыми шапками снега. Самгин нашел, что они имеют некоторое сходство с людьми в шубах, а
окна и двери домов похожи на карманы. Толстый слой серой, холодной скуки висел над городом. Издали доплывало унылое пение церковного хора.
Он сделал это на следующий день; тотчас же после завтрака
пошел к ней наверх и застал ее одетой
к выходу в пальто, шляпке, с зонтиком в руках, — мелкий дождь лизал стекла
окон.
Иноков швырнул в
окно недокуренную папиросу, сильно выдул изо рта едкий дым и
пошел к столу, говоря...
Дня через три, вечером, он стоял у
окна в своей комнате, тщательно подпиливая только что остриженные ногти. Бесшумно открылась калитка, во двор шагнул широкоплечий человек в пальто из парусины, в белой фуражке, с маленьким чемоданом в руке. Немного прикрыв калитку, человек обнажил коротко остриженную голову, высунул ее на улицу, посмотрел влево и
пошел к флигелю, раскачивая чемоданчик, поочередно выдвигая плечи.
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел
к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту ночь двойные рамы
окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения,
шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти
к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла в
окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
Идя садом, он увидал в
окне своей комнаты Варвару, она поглаживала пальцами листья цветка. Он подошел
к стене и сказал тихонько, виновато...
Самгин встал, подошел
к окну — по улице
шли, вразброд, солдаты; передний что-то кричал, размахивая ружьем. Самгин вслушался — и понял...
Он легко,
к своему удивлению, встал на ноги, пошатываясь, держась за стены,
пошел прочь от людей, и ему казалось, что зеленый, одноэтажный домик в четыре
окна все время двигается пред ним, преграждая ему дорогу. Не помня, как он дошел, Самгин очнулся у себя в кабинете на диване; пред ним стоял фельдшер Винокуров, отжимая полотенце в эмалированный таз.
Но на другой день, с утра, он снова помогал ей устраивать квартиру. Ходил со Спиваками обедать в ресторан городского сада, вечером пил с ними чай, затем
к мужу пришел усатый поляк с виолончелью и гордо выпученными глазами сазана, неутомимая Спивак предложила Климу показать ей город, но когда он
пошел переодеваться, крикнула ему в
окно...
Самгин взял бутылку белого вина, прошел
к столику у
окна; там, между стеною и шкафом, сидел, точно в ящике, Тагильский, хлопая себя по колену измятой картонной маской. Он был в синей куртке и в
шлеме пожарного солдата и тяжелых сапогах, все это странно сочеталось с его фарфоровым лицом. Усмехаясь, он посмотрел на Самгина упрямым взглядом нетрезвого человека.
В ее вопросе Климу послышалась насмешка, ему захотелось спорить с нею, даже сказать что-то дерзкое, и он очень не хотел остаться наедине с самим собою. Но она открыла дверь и ушла, пожелав ему спокойной ночи. Он тоже
пошел к себе, сел у
окна на улицу, потом открыл
окно; напротив дома стоял какой-то человек, безуспешно пытаясь закурить папиросу, ветер гасил спички. Четко звучали чьи-то шаги. Это — Иноков.
После чая все займутся чем-нибудь: кто
пойдет к речке и тихо бродит по берегу, толкая ногой камешки в воду; другой сядет
к окну и ловит глазами каждое мимолетное явление: пробежит ли кошка по двору, пролетит ли галка, наблюдатель и ту и другую преследует взглядом и кончиком своего носа, поворачивая голову то направо, то налево. Так иногда собаки любят сидеть по целым дням на
окне, подставляя голову под солнышко и тщательно оглядывая всякого прохожего.
Ольга кивнула ему, как доброму знакомому, и, когда он
пошел, она повернулась
к окну, смотрела туда и равнодушно слушала удалявшиеся шаги Обломова.
Исполнив «дружескую обязанность», Райский медленно, почти бессознательно
шел по переулку, поднимаясь в гору и тупо глядя на крапиву в канаве, на пасущуюся корову на пригорке, на роющуюся около плетня свинью, на пустой, длинный забор. Оборотившись назад,
к домику Козлова, он увидел, что Ульяна Андреевна стоит еще у
окна и машет ему платком.
Он
шел к бабушке и у ней в комнате, на кожаном канапе, за решетчатым
окном, находил еще какое-то колыханье жизни, там еще была ему какая-нибудь работа, ломать старый век.
Райский нижним берегом выбралсл на гору и дошел до домика Козлова. Завидя свет в
окне, он
пошел было
к калитке, как вдруг заметил, что кто-то перелезает через забор, с переулка в садик.
Он
послал ей рукой поцелуй и получил в ответ милый поклон. Раза два он уже подъезжал верхом
к ее
окну и заговорил с ней, доложив ей, как она хороша, как он по уши влюблен в нее.
— Я очень обрадовалась вам, брат, все смотрела в
окно, прислушиваясь
к стуку экипажей… — сказала она и, наклонив голову, в раздумье, тише
пошла подле него, все держа свою руку на его плече и по временам сжимая сильно, как птицы когти, свои тонкие пальцы.
Если сам он
идет по двору или по саду, то пройти бы ему до конца, не взглянув вверх; а он начнет маневрировать, посмотрит в противоположную от ее
окон сторону, оборотится
к ним будто невзначай и встретит ее взгляд, иногда с затаенной насмешкой над его маневром. Или спросит о ней Марину, где она, что делает, а если потеряет ее из вида, то бегает, отыскивая точно потерянную булавку, и, увидевши ее, начинает разыгрывать небрежного.
Тот прокрадывался
к окнам, Райский
шел за ним и остановился в нескольких шагах. Незнакомец приподнялся до
окна Леонтья и вдруг забарабанил что есть мочи в стекло.
Он медленно взглянул исподлобья, сначала на барыню, потом на Райского, и, медленно обернувшись, задумчиво прошел двор, отворил дверь и боком перешагнул порог своей комнаты. А Егорка, пока Савелий
шел по двору, скаля зубы, показывал на него сзади пальцем дворне и толкал Марину
к окну, чтобы она взглянула на своего супруга.
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или
идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит
к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
— А еще — вы следите за мной исподтишка: вы раньше всех встаете и ждете моего пробуждения, когда я отдерну у себя занавеску, открою
окно. Потом, только лишь я перехожу
к бабушке, вы избираете другой пункт наблюдения и следите, куда я
пойду, какую дорожку выберу в саду, где сяду, какую книгу читаю, знаете каждое слово, какое кому скажу… Потом встречаетесь со мною…
Краюха падает в мешок, окошко захлопывается. Нищий, крестясь,
идет к следующей избе: тот же стук, те же слова и такая же краюха падает в суму. И сколько бы ни прошло старцев, богомольцев, убогих, калек, перед каждым отодвигается крошечное
окно, каждый услышит: «Прими, Христа ради», загорелая рука не устает высовываться, краюха хлеба неизбежно падает в каждую подставленную суму.
К удивлению его, мы удалились от бутылок еще скромнее и кто постарше
пошли в гостиную, а большинство — в буфет,
к окну.
В отеле в час зазвонили завтракать. Опять разыгрался один из существенных актов дня и жизни. После десерта все двинулись
к буфету, где, в черном платье, с черной сеточкой на голове, сидела Каролина и с улыбкой наблюдала, как смотрели на нее. Я попробовал было подойти
к окну, но места были ангажированы, и я
пошел писать
к вам письма, а часа в три отнес их сам на почту.
Нехлюдов сказал, что сейчас придет, и, сложив бумаги в портфель,
пошел к тетушке. По дороге наверх он заглянул в
окно на улицу и увидал пару рыжих Mariette, и ему вдруг неожиданно стало весело и захотелось улыбаться.
Голову Григория обмыли водой с уксусом, и от воды он совсем уже опамятовался и тотчас спросил: «Убит аль нет барин?» Обе женщины и Фома
пошли тогда
к барину и, войдя в сад, увидали на этот раз, что не только
окно, но и дверь из дома в сад стояла настежь отпертою, тогда как барин накрепко запирался сам с вечера каждую ночь вот уже всю неделю и даже Григорию ни под каким видом не позволял стучать
к себе.
Войницын покорялся своей участи, брал билет, показывал нумер и
шел садиться
к окну, пока предшественник его отвечал на свой вопрос.
В течение рассказа Чертопханов сидел лицом
к окну и курил трубку из длинного чубука; а Перфишка стоял на пороге двери, заложив руки за спину и, почтительно взирая на затылок своего господина, слушал повесть о том, как после многих тщетных попыток и разъездов Пантелей Еремеич наконец попал в Ромны на ярмарку, уже один, без жида Лейбы, который, по слабости характера, не вытерпел и бежал от него; как на пятый день, уже собираясь уехать, он в последний раз
пошел по рядам телег и вдруг увидал, между тремя другими лошадьми, привязанного
к хребтуку, — увидал Малек-Аделя!
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и работали, как говорится, не за страх, а за совесть. В одном из
окон показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда
идем, он пригласил нас
к себе и предложил остановиться у него в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
Расхаживая тяжелыми шагами взад и вперед по зале, он взглянул нечаянно в
окно и увидел у ворот остановившуюся тройку; маленький человек в кожаном картузе и фризовой шинели вышел из телеги и
пошел во флигель
к приказчику; Троекуров узнал заседателя Шабашкина и велел его позвать. Через минуту Шабашкин уже стоял перед Кирилом Петровичем, отвешивая поклон за поклоном и с благоговением ожидая его приказаний.
В двенадцать приходил военный губернатор; не обращая никакого внимания на советников, он
шел прямо в угол и там ставил свою саблю, потом, посмотревши в
окно и поправив волосы, он подходил
к своим креслам и кланялся присутствующим.
— Какой вечер! — сказал я. — И как мне не хочется
идти. Она подошла
к окну.
Я кивнул ему головой, не дожидаясь окончания речи, и быстрыми шагами
пошел в станционный дом. В
окно мне было слышно, как он горячился с жандармом, как грозил ему. Жандарм извинялся, но, кажется, мало был испуган. Минуты через три они взошли оба, я сидел, обернувшись
к окну, и не смотрел на них.
Она жила на Морской. Раз как-то
шел полк с музыкой по улице, Ольга Александровна подошла
к окну и, глядя на солдат, сказала мне...
На другой день с девяти часов утра полицмейстер был уже налицо в моей квартире и торопил меня. Пермский жандарм, гораздо более ручной, чем Крутицкий, не скрывая радости, которую ему доставляла надежда, что он будет 350 верст пьян, работал около коляски. Все было готово; я нечаянно взглянул на улицу —
идет мимо Цеханович, я бросился
к окну.
Кормили тетенек более чем скупо. Утром
посылали наверх по чашке холодного чаю без сахара, с тоненьким ломтиком белого хлеба; за обедом им первым подавали кушанье, предоставляя правовыбирать самые худые куски. Помню, как робко они входили в столовую за четверть часа до обеда, чтобы не заставить ждать себя, и становились
к окну. Когда появлялась матушка, они приближались
к ней, но она почти всегда с беспощадною жестокостью отвечала им, говоря...
На крайнем
к окну столе
шла ожесточенная игра в банк.
Я, конечно, был очень рад сделать это для Глеба Ивановича, и мы в восьмом часу вечера (это было в октябре) подъехали
к Солянке. Оставив извозчика, пешком
пошли по грязной площади, окутанной осенним туманом, сквозь который мерцали тусклые
окна трактиров и фонарики торговок-обжорок. Мы остановились на минутку около торговок,
к которым подбегали полураздетые оборванцы, покупали зловонную пищу, причем непременно ругались из-за копейки или куска прибавки, и, съев, убегали в ночлежные дома.